Рассказы
Распространение вширь собственной слабости
В далёком королевстве Жадоград правил Великий Обжор — царь, что умел только три вещи: копить золото, требовать подношений и жаловаться, что его не любят. Но была у Великого Обжора одна беда: чем больше он ел, тем слабее становился. Он грозно бил себя в грудь, но не мог подняться с трона без посторонней помощи. Он кричал: «Я всемогущ!», но подданные уже знали, что стражники держат его под локти, чтобы он не упал. И вот однажды, глядя на своё обширное, но дряхлое царство, Обжор решил: надо расширяться! — Моё могущество должно распространяться! — кричал он. — Пусть моя сила разольётся по соседям! А на деле он хотел лишь одно: чужие амбары, чужих слуг и чужие лавки с пирожными. Так начался Великий Поход за чужим добром. Армия Жадограда двинулась вперёд, но обнаружила странное: чем дальше шли солдаты, тем тяжелее становилось их оружие, тем громче пищали сапоги, проваливаясь в гнилую почву. А жители соседних стран? Они не дрожали в страхе, а смеялись. — Смотрите, они несут нам свою слабость! — улюлюкали старики. — Расширяют границы… своей глупости! — хохотали дети. Где-то вдалеке другой король уже ставил вино на стол: — Пусть идут, я им продам карты, как отсюда сбежать! И точно: чем дальше продвигались войска, тем больше дрогнули их ряды. Жадность тиранов не делает их сильнее — она делает их более уязвимыми. Когда Великий Обжор узнал, что его полки обратились в бегство, он воскликнул: — Это измена! Но никто его не слушал. Пока он пыжился на троне, мечтая о чужом, его собственное царство разваливалось под ним. Так и закончился Великий Поход: не расширением могущества, а разрастанием слабости. А жители Жадограда, оставшись без тирана, впервые спокойно вздохнули.
Дракон из подзаборья
Он всегда чувствовал себя слабым. Ещё в детстве, когда его звали просто **Щенок**, он был самым хилым, самым незаметным, самым удобным для пинков. Он рос в сыром, холодном дворе, где его отчим пил, а мать молчала. Он не знал, что такое любовь — знал только, что плакать нельзя, потому что за это били ещё сильнее. Сначала его били сверстники — просто так, потому что могли. Потом — отчим, потому что «чтобы человеком стал». Потом — жизнь. И он терпел. Терпел голод, терпел издёвки, терпел холод, потому что отчим говорил: **«Настоящий мужик терпит»**. Он терпел. А потом решил, что хватит. Теперь он сидел в своём кабинете, в тяжёлом кожаном кресле, в кителе с красными лампасами и тускло поблёскивающими звёздочками. На столе перед ним лежала папка с делом, бутылка водки без этикетки и старый, ещё советский табельный пистолет. Он мог всё. Нет, он не был самым умным в управлении. И не самым харизматичным. И не самым важным. Но теперь у него была власть. Та самая, которой у него не было в детстве, когда он в рваных варежках ссал кипятком от страха перед дворовыми хулиганами. Теперь он сам мог делать с людьми то, что когда-то делали с ним. Он взял папку, открыл. Там было дело одного из этих самоуверенных интеллигентских слизняков. Профессор. Учит студентов думать. **Думать!** Он скривился. Мыслить, рассуждать, сомневаться – это всё было не для таких, как он. В детстве, если он задавал отчиму вопросы, тот только криво ухмылялся: **«Тебе думать не надо, тебе слушаться надо»**. И он слушался. Теперь слушались его. — Объект ведёт себя, как все эти интеллигентики, — сказал Сослуживец, его коллега по управлению. Тощий, с горбатым носом и глазами затравленного хорька. — Пишет, что-то читает. Учит студентов «думать». Щенок, то есть теперь уже **Чекист**, кивнул. Он встал, медленно надел китель. Ему нравился этот момент: когда перед арестом, перед допросом, перед унижением **они** ещё не знают, что их ждёт, а **он** уже знает. **Они боятся.** И это знание грело его сильнее, чем водка. Профессор сидел перед ним спокойно. **Слишком** спокойно. — Вам предъявлены обвинения в антигосударственной деятельности, — начал Чекист. — За что именно? — спросил Профессор. Этот вопрос застал его врасплох. Обычно люди начинали оправдываться, мямлить. А этот… этот **смотрел на него**, как будто даже… даже **не боялся**. — Враги народа всегда знают, за что их берут, — процедил Чекист. — А народ знает, кто его враги? Что-то внутри него дёрнулось. Эти разговорчики! Эта интеллигентская наглость! Он сжал кулаки, почувствовал, как внутри закипает та самая злость, что копилась в нём с детства. — Ты думаешь, ты умный, да?! — почти выкрикнул он. — Ты думаешь, что можешь смеяться?! Но Профессор **не смеялся**. Он просто **смотрел**. И в его взгляде было что-то странное. **Не страх. Не злость.** Что-то другое. Щенок… то есть **Чекист** понял, что это. Жалость. Он побледнел. В этот момент дверь резко распахнулась. Вбежал Сослуживец, взволнованный, потный. Подскочил к нему, зашептал: — Всё отменяется. Сказали, отпустить. Чекист замер. — Чего?.. — Приказ сверху, — прошипел Сослуживец. — Забудь про него. — Но… но… Он хотел сказать: **«Но я же уже почувствовал себя сильным!»** Но слова не вышли. Просто сидел и смотрел, как Профессор спокойно надевает пальто и уходит. Без спешки. Без страха. Без интереса. Он остался один. В кабинете было тихо. Чекист посмотрел на свои руки. Руки дрожали. Он посмотрел на стол: папки, водка, пистолет. Посмотрел на окно: тусклое, серое московское небо. И вдруг, впервые за долгие годы, он **понял**. **У него никогда не было власти.** **У него никогда не было силы.** **У него никогда ничего не было.** Просто запуганный мальчишка, которому когда-то сказали, что он никчёмен. И он поверил. В тишине кабинета раздался тихий, сдавленный смех. Чей-то. Его собственный.
Обмен двоечников
В начале новой эпохи упадка, когда цивилизация, казалось, попала в ловушку цикличного безумия, два президента — Президент Востока и Президент Запада — прославились своим искусством двоечничества. Каждый знал, что другой, как и он сам, не справлялся даже с таблицей умножения власти, предпочитая списывать со шпаргалок своих собственных шпионов. Так они и стали первыми в мире двоечниками-упырями, которые обменивались рецептами превращения собственного народа в идиотов. Система шпионов была их главной гордостью. Они даже построили для них два Института — один на Востоке, другой на Западе. Это были огромные стеклянные башни, внутри которых бурлили котлы с безграничным абсурдом. Каждый шпион был мастером тупости, автором новых теорий плоской Земли, выдающим себя за знатока невидимых врагов и великим знатоком микроволнового патриотизма. Их задача заключалась в создании шпаргалок для президента, но только тех, которые были гарантированно идиотскими. Шпорили и те, и другие: одни о «величии», другие о «свободе», но оба об одном и том же — как не заметить собственное разложение. Каждый президент каждую неделю отсылал послание другому. В этих посланиях был целый набор инструкций — рецепты превращения в абсолютного дурака. — "Сегодня мы провели конкурс детских рисунков на тему «Как я люблю лидера», — писал Президент Востока. — «Победитель получил в награду одну картофелину. Остальные дети отправлены учить правильное мышление в пустыню». Это упражнение прекрасно помогает забыть о том, что экономика страны умерла еще три года назад". В ответ Президент Запада отправлял свои рекомендации: «Мы запустили фестиваль Единства, на котором люди соревновались в том, кто громче выкрикнет «Кто не с нами, тот против нас». Победителю вручили кастрюлю, которую он немедленно надел на голову, чтобы выглядеть мудрее». Шпаргалки становились все более дикими. Однажды Президент Востока предложил ввести закон, согласно которому каждый гражданин обязан был ежедневно притворяться счастливым и выкрикивать случайные фразы типа «Какое счастье, что мы дожили до эпохи обмана!» Президент Запада ответил немедленно, предложив обязательное ношение костюмов клоуна на рабочих местах. Обе нации погружались во все более абсурдное болото. Граждане, страдая от голода и холода, боялись перестать смеяться, потому что наказание за искренность стало хуже смерти. Но однажды произошел обмен, который привел к неожиданным последствиям. Президент Востока отправил следующее послание: — «Предлагаю придумать способ, как полностью выжечь здравый смысл из народа». Президент Запада с энтузиазмом ответил: — «Не волнуйтесь, у меня уже есть план! Мы обязаны всех граждан ввести в состояние добровольного безумия через новый вирус лжи». Каждый президент взялся за дело с удвоенной энергией. Но в их шпионские Институты проник некий вирус. Вирус этот назывался Истиной, и был он более заразным, чем что-либо, что они могли себе представить. Однажды в башнях с огромным грохотом вспыхнуло прозрение. Все шпаргалки внезапно растворились, а шпионы, которых они создали для контроля народа, внезапно осознали, что сами были главными идиотами в этих странах. — «Мы были клонами абсурда! — закричали шпионы. — Но теперь мы видим все!» Они повернули свои взоры на президентов. Два лидера в панике отправились на последнюю встречу друг с другом. Стоя лицом к лицу, они наконец увидели истинную суть своих отражений: два мелких, дрожащих тирана, закованных в корону и шутовские колпаки. Молчание длилось несколько минут. И впервые за всю их жизнь им стало стыдно — настолько, что оба сквозь землю готовы были провалиться. Но, к несчастью, слишком долго они кормили себя собственными лживыми шпаргалками. Стыд в их головах так и не превратился в действие. Они встали, надели свои идиотские улыбки и продолжили. Нация поняла всё.