Сидя на крыше горевшего еще год назад дома профсоюзов я смотрел на площадь внизу. Дикий холод и смердящий запах гари. Все то, что происходило тут зимой 2014-го, кадры, которые были на станицах газет всего мира - все это я видел своими глазами. Я слышал этот запах, я жил на таком бешеном адреналине, который непонимающие люди пытаются выдать за наркотическое опьянение. А теперь это майский перекрытый Крещатик и площадь, на которой мирно гуляют горожане. Только на углу с улицей Городецкого сидит длинноволосый парень и поет про воинов света. И кто-то понимает о чем эти слова. За этот год я потерял все, что делает человека, в привычном понимании успешным и стабильным. У меня нет работы с 9 до 6 и нет банковской карты. Нет квартиры, нет машины и всего того, к чему я стремился до того, как произошло то, о чем я расскажу вам. Я и человеком быть перестал. Зато, я приобрел свободу. Я сформулировал для себя понятие "родины". И я понял, что на генетическом уровне не приемлю любой вид патриотизма, кроме одного - верность своим собственным идеалам и принципам морали. Вера тоже сильно изменилась. Из избалованной тепличной девушки она превратилась в храбрую молодую особу, которая принимает взрослые решения. Это будет жуткой банальностью, но в жизни каждого из нас наступает момент, когда ты разочаровываешься во всем. Точнее, в том, что важно, то есть в людях. Только отношения людей важны нам. Каждый встречающийся нам негодяй, каждая напраслина в нашу сторону, и каждое осуждение, выбивает из колеи, и вера в общемировое добро и в то, что люди способны на прекрасное и светлое, иссякает. И именно в такие моменты, даже самый одинокий в мире человек, получает весточку свыше о том, что у Бога был Иуда, а значит, нельзя забывать, что верных учеников у него было большинство. Особенно теперь, глядя на людей сверху, я вижу все убожество человеческого поведения, черноту некоторых сердец, но тем ярче свет в сердцах людей. Будь то оперный тенор в Париже, кинорежиссер в Киеве или художница в Лос-Анджелесе. Хороших людей много. Их больше. Сегодня особенный день для нас, когда я стал ангелом, на руках у Веры, на другом конце нашей страны. Я чувствовал ту минуту, когда Вера впервые заплакала. За те полтора месяца, что я был в плену, у нее были слезы только однажды. Она не знала обо мне ничего, ни где я, ни что со мной, и мужественно занималась моими поисками. И вот, спустя полтора месяца после того, как наше КПП захватили, Вера нашла меня. В Щасте, живого и невредимого. Волонтеры Международного Красного Креста впервые с начала военной операции побывали на той территории и составили списки, а кто-то получил первую весточку о том, что родной человек жив, и не важно - свободен или нет. Главное - живой. Вера не спала первые три недели моих поисков. Не ела, только пила - много, много воды. Организм вырабатывает пресловутый адреналин, который , как оказалось, очень сильное топливо, о котором лучше бы никому не узнавать опытным путем. А потом было то, что на самом деле перевернуло наши жизни. Мой первый бой, после которого я и мои, оставшиеся в живых товарищи, попали в плен, допросы, пытки. А у Веры - поиски, бесконечное количество людей, волонтеров, журналистов и жуликов, пытающихся нажиться на чужом горе. - все это был адреналин. И достаточно мало настоящих эмоций, которые притупляются в такой ситуации. Но это событие открыло новую главу. У Веры текли ее первые слезы. Эта глава величественно и победоносно называлась " Парад пленных". Пожалуй, ничего в моей недолгой сознательной жизни на меня не производило такого сильного впечатления. С самого призыва мне было не важно кто на какой стороне - за Єдина Країну, за Новороссию, за белых, за красных - не важно. Эта война не поделила нас, как мне тогда казалось. Потому что в каждой семье нашей страны были сторонники обоих мнений. Или даже трех, четырех. И все равно, мы все были одним народом, у нас у всех одни и те же лица, один хлеб на всех, один язык и одно солнце над головой. И никто из нас не хотел идти убивать, умирать и бороться за то, что изначально началось, и в итоге решится, не на поле боя. В тот день парада, те, кто выступают за Новороссию - и военные и мирное население - как бы чудовищно сейчас это ни прозвучало - они одним этим низменным действием сделали такими обоснованными все те ужасы, которые пришли в донецкую и луганскую области. Приехав на восток страны, Вера попала в другой мир. Она стояла в толпе жителей города и всматривалась в лица. Под крики пленным "фашисты !", "каратели!", сами кричавшие становились карателями и фашистами. Даже хуже - они унижали самым мерзким способом пленных - уже и так захваченных людей, таких же как они сами - из плоти, крови, чьих-то сыновей, братьев, отцов. Проведя их вдоль лающие крики ожесточенной толпы, люди из которой ровно за минуту до парада - не заслуживали бомб в кроватки своих детей, спустя этот позорный проход пленных - более чем заслужили. Я видел лишь слезы на щеках Веры. Девушки, о которой я обещал заботиться и оберегать. А теперь она плачет. Всю ночь после парада я думал о том, что подвел ее и не смог уберечь от такого зрелища. Адреналин закончил вырабатываться и наступили тяжкие ночи и дни в думах о том, почему все это происходит. Люди, с пеной у рта говорящие о единении православия, о торжестве веры, ответили злом на зло, жестокостью на жестокостью. Я был убежден, что любая церковь оправдывает убийство ради защиты себя и своей семьи, иначе бы никогда не пошел воевать. Но оправдывает ли православная церковь добивание лежачего, пытки пленных, унижение униженных? Я смотрел на деревянный крест, который надела на меня Вера перед тем, как я отправился на фронт, и отвечал сам себе - "нет". У меня нет слов осуждения о руководителях, которые инициировали это событие, которые разожгли в людях эту ненависть к другим людям. У меня нет слов осуждения о том, что они провели аллегорию с ВОВ, помыв дорогу следом за проходом пленных. "Их провели точно так как пленных немцев по Москве в 45-м победном году" - с гордостью говорят военные чины из правительства молодой республики. Даже сидя связанным в холодном и грязном подвале, я не считаю себя вправе судить кого-то. В том подвале я вспоминал нашего с Верой дедушку и его рассказ о войне. О той войне, когда советские люди, как и весь мир, защищали свои страны, они защищали свои земли и своих детей. А против кого воюют сейчас воюем мы, граждане одной единой, прекрасной страны? Как можно было разжечь гитлеровские настроения за такой короткий срок и вселить в сердца прекрасного народа такую ненависть, граничащую с животными инстинктами африканских каннибалов? Великая, великая пропаганда. Пропаганда национализма в Киеве, пророссийская пропаганда чекистской власти в ДНР и ЛНР. Я, и сотни таких же как я - мы стали воинами не той войны, на которую собирались. Главная война - информационная. Психологическое оружие пропаганды вещь сопоставимая с напалмом, с той лишь разницей, что первое выжигает изнутри, а второе - снаружи. Всю обратную дорогу домой, в Киев Вера пыталась вспомнить мои глаза, которые она не смогла увидеть. а в голове были мысли совсем не обо мне. Для нее этот "парад", это показательное подметание дороги, после прохода пленных - все это говорило не о зверствах Украинской Национальной гвардии, Правого сектора, Батальонов Айдар, Донбасс, Шахтерск или Золотые ворота. И это не говорило о ненависти в сердцах ополченцев. Вера плакала от того, что люди, по обе стороны этой войны забывают о том, что война когда-нибудь закончится.. Моя милая, нежная и добрая Вера. Она искренне верила, что эта война остановится тогда, когда люди перестанут отвечать злом на зло. Жила была маленькая девочка. На самом деле совсем не маленькая, но очень беззащитная. И однажды она встретилась один на один с тем, кто произнес самые страшные для нее слова. О том, что у нее никогда не будет того, о чем она всегда мечтает. Большинство людей никогда не получают того, о чем мечтают, но пока остается хотя один микроскопический шанс на то, что желания сбудутся - человек живет. У него есть смысл просыпать утром и дышать. А теперь, после встречи со злодеем, стоя утром под душем у этой маленькой немаленькой девочки текут слезы, сравни напору воды из крана, а в течение дня воздуха не хватает вплоть до удушения. и только небольшой баллончик с кислородом спасает ее от той паники, которая охватывает ее каждый раз, когда в голове звучат эти страшные слова. Воздух предательски заканчивается, ты не можешь дышать, это состояние страшной тишины. И в этой тишине те самые слова "Его больше нет. Он теперь твой ангел". И в один из моментов, когда воздуха будто не хватает, моя маленькая сестренка возьмет в руку карандаш и напишет несколько очень важных строчек - "Мой любимый брат в плену и не знаю жив он или мертв. Но и представить себе не могу, что у меня возникнет желание убить того, или тех, кто держит его в плену, кто ранил его или убил. Я верю, что эта война остановится тогда, когда ы перестанем отвечать злом на зло".